просила гроздья винограда,
чтоб сына мне не опьяняли.
Вино и колос услыхали
и, чуть качнувшись, обещали.
Медведя черного просила -
к нему другие не взывали,
чтоб звери, мальчика увидев,
его в лесу не растерзали.
Шерстинки черного медведя,
чуть шевельнувшись, обещали.
Шепнула на ухо цикуте
(нечистая в сторонке встала),
чтоб, если в рот ее возьмет он,
она его не убивала.
И поняла меня цикута
и, чуть качнувшись, обещала.
И я уговорила реку
(вода коварная бежала),
чтоб не губила, не топила,
всегда несла и узнавала.
И всплеском животворной пены
река мне это обещала.
Так обхожу я все на свете,
чтоб на него все поглядели;
смеются женщины — ребенка
я унесла из колыбели;
как будто без дождя и ветра
живут гранат и шишка ели!
Когда он снова в колыбели
ореховой, в тепле пеленок,
весь мир я страстно умоляю,
и ночью я шепчу спросонок,
чтоб мир, как мать, моим безумьем
был поглощен, был чист и звонок,
и чтоб он радовался так же,
как выношенный мной ребенок.
Габриэла Мистраль.
***
Я помню руки матери моей
Я помню руки матери моей,
Хоть нет ее, давно уж нет на свете.
Я рук не знал нежнее и добрей,
Чем жесткие, мозолистые эти.
Я помню руки матери моей,
Что утирали слезы мне когда-то .
В пригоршнях приносили мне с полей
Все, чем весна в родном краю богата.
Я помню руки матери моей,
Суровой ласки редкие мгновенья.
Я становился лучше и сильней
От каждого ее прикосновенья.
Я помню руки матери моей,
Широкие шершавые ладони.
Они что ковш. Приникни к ним и пей.
И не сыскать источника бездонней.
Я помню руки матери моей,
И я хочу, чтоб повторяли дети:
«Натруженные руки матерей,
святее вас нет ничего на свете!»
Николай Рыленков
***
К маме я спешу в больницу,
к ней бегу я на свиданье.
Ей наверно плохо спится
От уколов и страданий.
Ходит доктор там сердитый
По пустынным коридорам.
Прокрадусь я к ней в палату
Маленьким пугливым вором.
Я купил ей винограда,
«Юбилейного» печенья.
Мама, не болей, не надо,
Не хочу я быть ничейным.
***
Я — мама. Это много или мало?
Я — мама. Это счастье или крест?
И невозможно все начать сначала,
И я молюсь теперь за то, что есть:
За плач ночной, за молоко, пеленки,
За первый шаг, за первые слова.
За всех детей. За каждого ребенка.
Я — мама! И поэтому права.
Я — целый мир. Я — жизни возрожденье.
И я весь свет хотела бы обнять.
Я — мама. Мама! Это наслажденье
Никто не в силах у меня отнять…
***
Сын смахнёт с меня печаль украдкой, улыбнусь, где в пору — разреветься…
Под его пластмассовой лопаткой — живо моё кварцевое сердце…
Тлен — моя песочная усталость. Прах — моя игрушка в «понарошку»
Всё, что у меня еще осталось — в маленькую высыплю ладошку…
Человечком крохотным из «лего»,
собранным печальными ночами -
подсажу его на край ковчега -
уплывай, не майся сволочами…
Теми, что смеются над тобою,
ангелочком с заячьей губою -
на беду не отвечай напастью,
злом, с определенно волчьей пастью…
Уплыви… О чем жалеть?! Не надо… На душе прирученные стужи,
на дворе — побита птица градом… у кого-то бито сердце мужем…
Как после греха или огреха, провожаю будто-то бы на плаху…
Завернись в счастливую рубаху…
Выживи! …
А все умрут от смеха…
Ленка Воробей
***
Когда болеют дети
Мне ничего, мне ничего не нужно.
Противны звёзды, лето и трава.
Твой голос тих, отчаянно простужен,
горит в кудряшках светлых голова.
Я здесь, родной. Приму любые муки,
во мне все страсти неба и огня.
Всё хорошо, иди ко мне на руки,
прижмись, сынок, кровиночка моя.
Я всё отдам. Оставь мне только малость
о, Господи, на небе, на земле
помилуй, чтобы беды не касались
и волоска на милой голове.
Нет ничего, нет ничего страшней,
чем боли и страдания детей.
